Анекдот про генерала и солдата
Солдат выбежал из автомата с самообороной. Генерал подходит к нему. Солдат отдает ему честь: — Желаю вам крепкого здоровья, товарищ! Генерал удивленно говорит: Какой я вам майор, вы видите, у меня нашивки, венок из дубовых листьев на кокарде? Солдат с облегчением: ух, ты напугал моего лесника.
Солдат выбежал из автомата с самообороной. Генерал подходит к нему. Солдат отдает ему честь: — Желаю вам крепкого здоровья, товарищ! Генерал удивленно говорит: Какой я вам майор, вы видите, у меня нашивки, венок из дубовых листьев на кокарде? Солдат с облегчением: ух, ты напугал моего лесника.
Солдат выбегает из автомата с самозарядкой. Генерал подходит к нему. Солдат отдает ему честь: «Желаю вам здоровья, товарищ товарищу!». Генерал удивленно говорит: «Какой я вам майор, вы видите, у меня нашивки, венок из дубовых листьев на кокарде?». Солдат с облегчением: — Фу-ты, напугал ты меня за лесника.
Гладкий солдат возвращается из пистолета самообслуживания. Генерал продолжает идти к нему. Солдат отдает ему честь: — Желаю здоровья, товарищ товарищу! Генерал удивленно спрашивает: — Какой я вам майор, что вы не видите на нашивках, венка из дубовых листьев на кокарде? Солдат с облегчением: — Уф, ну и напугал же ты меня, Форестер.
Именно в 2010 году индийцы приобрели какое-то безумное количество танков Т-90. Ну, наше военное командование решило, как я понимаю, показать, как обычные солдаты обращаются с техникой. Для этого их вывезли на полигон под Владикавказом. Из нашего танкового батальона для показательных стрельб были отобраны 4 роты. А человек, который служил в этой роте, насколько я помню ненец по национальности, в общем, представитель какого-то народа из нашей огромной страны, назовем этого человека Вася. Стрельба была в самом разгаре, когда один из индийских генералов столкнулся с нашим Вассием. Вася был своеобразным красавцем. Загар, казалось, прилипал к ним очень хорошо, они становились почти мулатами, а из-за неевропейского разреза глаз — прямо-таки индейцами. Он был очень тонкого телосложения, у обычного человека его запястье было похоже на бицепс. Поэтому, заметив нашего Васю (под. В.) Инда (под. И.Г.), я решил задать несколько вопросов. И.Г. — V.- 90. На самом деле Вася дрочил насильно сорок раз. Но страх опозорить свою родину удвоил эту цифру. Да, и какой-нибудь индийский генерал не заставил бы его поднажать. Делегация русских генералов, полковников и подполковников выслушала вопрос индуса и, видя, как побледнел Вася, стала его жалеть. Когда Вася услышал от индуса: «Ну тогда оттолкнись», побледнел и Вася. Индус недоверчиво посмотрел на Васю, и по его взгляду было понятно, что он не верит в свои физические возможности. Вася начал толкаться вверх, пока его не остановили. Они остановили его на отметке 120. Все было в шоке. Русский генерал со словами: «Это наш простой солдат», повел индуса дальше. А Вася получил прозвище Тигр. После этого с ним невозможно было никуда пойти. Везде — в столовой, в парке, просто на улице — к нему подходили и после вопроса: «Вы Тигр из танкового батальона?» жалили руку.
Лески, тот самый столбовой стрелок, о котором я уже рассказывал, уже завершил свою карьеру в польской армии, выйдя в отставку. Поэтому я могу смело рассказать об истории с польским генералом, которая произошла с Лешеком во время учений. Эта история больше не повредит моей знакомой записи о храбром воине. Кстати, фамилия Лешека — Ковальски. Ведь всем известно, что у поляка Лешека будет фамилия Ковальский? Ну, вообще-то, история… В бригаде, где служил Лешек, сменился командир. На место потного — внушительного генерала прислали другого, поджарого, молодого (чуть за 40), амбициозного. С чего начинается знакомство командира любой армии мира с войсками, которыми он руководит? Об этом знает каждый солдат любой армии мира. Умный генерал начинает с проверки боеготовности, поэтому он знает, какие задачи поставлены перед его подразделением и в выполнении каких задач еще стоит поупражняться. И этот генерал, очевидно, был умным воином, что сразу же отметили и оценили его подчиненные. Он привез бригаду на полигон, расселил в палатках, поставил все учебные задачи и стал наблюдать за результатами. В армии, хочу заметить, как в большой деревне. Каждый слух распространялся со скоростью пожара, и так скоро все офицеры и солдаты стали известны, то генерала уважали не только за то, что он подтягивался на перекладине, давая старт и молодым и уже отслужившим воинам и бегал со своей бригадой по кресту. Генерал прибыл на место своего лагеря. А вокруг красота — снежок чистый, свежий, только что покрыл всю землю польскую. Мороз бодрит. Бойцы заняты своим делом — работают учебные задания. Генерала встречает заместитель полковника с бодрым докладом: происшествий нет, задачи отрабатываются, нелегкая солдатская жизнь идет по вашему плану. Старшие офицеры из Паново собрались в специально оборудованной палатке на накрытых столах и ждали прибытия своего любимого начальника, чтобы продолжить совместную трапезу и перевязки. Водка, шампанское и икра были поставлены на лед. На столах — разнообразные игры, дары с полей и других европейских фермеров. Вы собираетесь приступить к работе? «Я буду надеяться, что мне удастся его убрать», — коротко ответил генерал. — Что удалить, пан генерал? Кого убрать? — Полковник не понимал. — Офицерская палатка, игра, шампанское — все убрать! Старшие офицеры Пана должны немедленно вернуться в свои части и приступить к делу — Но как насчет обеда? — Депутат не успокоился. — Пусть они разделят обед со своими солдатами. Тем временем я проверю качество приготовления пищи. Младшие офицеры и солдаты оценили этот общий жест, несмотря на то, что новый командир без всякого сожаления стал возить их по складу. Генерал лично контролировал выполнение учебных задач. «Вашему подразделению, пан, поручик, поставил такую задачу, — обратился он к младшему офицеру, — устройте засаду на дороге, остановите движущуюся легкую машину, всех, кто в ней находится, держать.» Выполнять! Затем пан генерал сам сел в машину, его личный джип ехал по той же дороге и попал под беспорядочный обстрел из засады. — Что, лейтенант, вы полагаете, что после такой пушки в этой машине кто-нибудь выживет! Он сурово сказал офицеру. — Задача не выполнена! Общий взгляд на металлическую молнию. — А что это за группа антропоидов там, на холме? Они смотрят на нас и смеются так, что слышно здесь и — генерал выбрал новую жертву.
— Господин генерал, позвольте доложить: группа спецназа. Согласно плану учений, им приказано удерживать эту высоту, — доклад заместителя полковника, как всегда, был точным и оперативным. — Назначено! Дайте им одно и то же задание: дорога — машина — держись! Я даю час на подготовку. Я лично проверю. Я в штабе. Генерал сердито хлопнул дверью и ушел, а полковник поспешил пройти к Лешеку, который был самым крупным в группе спецназовцев, Общий приказ: дорога — засада — машина — взять всех живыми. «Суть проста», — пожал плечами Лешек и кивнул своим бойцам, — Вперед! Час или около того спустя генерал ехал по заснеженной дороге, тщетно пытаясь найти своих подчиненных. Только белое поле и пустая дорога. Ни одной живой души. «Вот склоны! Вы действительно вернулись в лагерь? Я превращу весь мех во всех!» — подумал про себя генерал и сказал водителю: «Add Go, Bartek. Мы отправляемся на место. «Вот так, пан Джин…» Водитель начал было говорить, но мощный взрыв и белое облако, опустившееся перед капотом джипа генерала, заставили солдата резко ударить по тормозам. «Шлюхи!»- я хотел вспомнить самое страшное польское ругательство пана генерала, но успел подумать только «куры…», потому что дверь джипа с его стороны уже была открыта и неведомая сила вытащила его тело из Кола, положила лицом на обочину дороги, в снег и липкий чернозем, перемешанный с остатками жизнедеятельности местного крота. Сильные руки генерала были больно скручены за спиной, холодный ствол автомата упирался ему в шею. Громовой голос откуда-то сверху отдал ему, генералу (!), простой приказ: — Ложись, бл…! Нос в землю, бл…! Черный, черный…! На самом деле, в первую долю секунды после взрыва, когда Лешек бросился из засады к машине, открыл пассажирскую дверь и увидел свое высокое начальство, он испытал замешательство. Он должен сказать: «Господин генерал, я прошу прощения у Пшапраша — позвольте мне помочь вам выйти из машины, господин генерал! Опирайся на мою руку, чтобы не испачкать штаны о подножку джипа. ‘ Но проклятые рефлексы вырабатывались годами, и четкая задача: вытащить живыми пассажиров машины! сделала свое мерзкое дело. Он уже пришел в себя, когда набрел на генерала, который спокойно лежал в грязи, жуя черную землю, приправленную белым снегом. На противоположной стороне водитель-генерал сделал то же самое. — Генерал ПАН, докладываю!» Лешки помогли представителям власти подняться на ноги. — Поставленная вами задача выполнена! Автомобиль и передвигающиеся в нем люди задержаны! У нас нет потерь среди персонала! Старший спецназовец Ковальски, генерал Пана! Генерал задумчиво выплюнул черную суспензию, подобрал измазанную грязью, кем-то скормленную шляпу, машинально надел ее и сказал: «Ковальский, знал бы я, что у вас старшая группа… Сам бы я в эту машину не полез». » В целом, отличная работа! Стараясь не замечать злобных улыбок солдат, генерал сел в джип, посмотрел в грязное лицо своего водителя, глаза которого выражали страх и непонимание того, что он все еще читает, и сказал: «Мы едем в казармы, Бартек. ‘ Мы должны мыться и менять одежду …
Я читал новости о том, как Эрдоган в Турции повязал Гюлен Кандера, расстрелял его охрану, в общем, сделал все, что было заложено Майданом, и сам не заметил, как вспомнил историю прошлого своей армии.
Тот, кто в армии придумал «детский стишок», молчит. Кто-то сказал, что сам царь Петр, но наш бригадир выпытал их у прапорщика Иванова и сказал, что только мудаки могут придумать — дать пушки и послать полк дебилов против полета Даунинга. Но генерал, фамилию которого я не помню, не согласился с ним, и поэтому военные учения проводились в нашей дивизии два раза в год. Полковой полк, где офицеры скрывали свои командирские способности, а солдатам предоставлялась законная возможность ускользнуть от хозяйственных забот и парадного плаца, и, конечно, по возможности не проходить мимо пушки.
Сейчас я уже дважды участвовал в таких играх и более-менее начал что-то в них понимать. Каждый раз мне нравилась обычная частота. Но на этот раз с самого начала все пошло не так. Во-первых, роль разведчика-сеньора по отношению к Лоту, выполняемая в присутствии полка, перешла к нашему отделу. Это были второй и третий. Так же лаконично и, возможно, почесывая затылок, он подвел итог нашей компании — «Все поплыли, трахнутые ослы». Осел был нашим политическим офицером. В смысле фамилии у него были носители. У него уже была походка Буратино для всех наших косяков, потому что ходить на спор было очень неудобно.
Они дали нашему отделению два цинка пустых патронов и трех офицеров: двух из нашего полка и советника. Они отправились за «языком», чтобы выяснить, где в окрестных лесах находится штаб «синих». Собственно, в этом и заключался секрет аспиранта, ведь они всегда находились в одном и том же месте — на острове, окруженном болотами. И это был весь юмор. Достать их было невозможно. Без вертолета. Да, и с вертолетом это было невозможно, потому что вертолеты были в «синем» полку, а в нашем их не было.
Блестящий план наших офицеров был прост, как и во все предыдущие годы. Следуя их плану, мы должны расположиться у болот и ожидать, что обезумевший солдат из соседнего полка вскарабкается и доставит его в наш штаб. Откуда должен был взяться этот солдат Вагуса и какого черта он потерялся в этом непроходимом болоте, потомки Суворова молчали.
Идея была лишь наполовину продумана. В том смысле, что пока наша группа заходила в лес, натягивала и сушила обувь, офицеры ходили советоваться. И судя по найденным позже знакам, они консультировались на минном поле. Что и было отмечено офицером управления штаба учений в звании капитана — оба офицера были убиты, после чего группа действовала самостоятельно. Офицеры с укором посмотрели на нашу группу и, покраснев, направились в сторону ближайшей дороги.
Хорошо, когда нет командиров. Рядовой Мамбетов сразу же предложил проехать в СЭЛПО, но в команду назначили офицера управления, он вытеснил эту мысль и предложил забрать. Когда солдат не знает, что делать, он ест, а поскольку он часто не уверен в своих действиях, ему нужно много еды. Как правило, мы обживались только тогда, когда съедали весь запас тушенки, выданный за два дня.
Первым, кто почувствовал, что что-то не так, был консультант. С восклицанием «Я» он набросился на ближайший куст. Судя по звукам, доносившимся из кустов, тушенка была из кубов. Солдат непритязателен, обычные жизненные проблемы, поэтому мы скромно поступили проще и открыли вентиль, как положено по Уставу. В ряд, прямо на берегу лягушачьего рая. Через полчаса к нам подошел бледный офицер: «Я передал все в медицинское отделение, и вы предоставлены сами себе».
Тогда мы были самими собой. Любой непоследовательный враг, держащий нос, может найти нас после пробуждения. Рагу, как вы узнали, было отравлено врагами. Но никто не собирался возвращаться в казармы честного закона еще два дня.
К вечеру нам становилось намного лучше, то ли от запаха березы, то ли от бутылки водки, притащенной простым Мамбетовым с ближайшего хутора, а может, и двух. Жизнь становилась лучше. Они вспомнили, что неподалеку есть деревня, а в миле от нее — чудесный яблоневый сад. Где на бирже в прошлом году они ездили на дачу командира соседнего полка работать в кротовинах. Пока люди из его полка ремонтировали наш флот.
Никого не нужно было убеждать дважды. Детский сад получился небольшим — 20 гектаров. Посреди этого фруктового рая стоял полковник из цитадели красного кирпича, пропитанной слезами демобилизационных аккордов.
Дальнейшее я помню как в тумане, отчетливо из-за удушливого запаха спелых яблок. Сегодня у меня нет ответов на многие вопросы. Почему Серёга, призванный в армию на третьем курсе факультета английской литературы филологического факультета, взял в кусты пьяного местного охранника и почему он пытался поговорить с ним и его собакой по-английски. Почему мы пытались разбудить охранника выстрелами и почему мы затащили его тело в Кол. От того, где кетчуп был в кармане охранника и почему он пролился.
Но, похоже, у семьи были ответы, за которыми они успешно наблюдали с обеденных упражнений в кругу семьи. Семья полковника, за обеденным столом на веранде, понимала все буквально — англичане в москве убили гвардейцев и теперь будут пытать всех. Полковник национального меньшинства, отмечавший какое-то событие в кругу семьи, совершил попытку самоубийства, съев бутерброд с икрой. Но он был накачан, «Бисель» кричал мамбети и бил полковника по спине. Помню, переводил Серегин бред и в результате потребовал вертолет и карты.
Под угрозой расстрела полковник позвонил в свой штаб и приказал прислать вертолет и открытки. В нашей армии не принято через пятнадцать минут снова просить двух командиров, не уточняя, какие карты нужны, лично принесенные карты с учений и еще какие-то явно неправильные, на которые «тайно» намекал Гриф.
Утром мы сдали всех полученных и какого-то неизвестного пьяного майора в наш штаб. Почему офицер был пьян, а я оказался с нами в кузове грузовика с яблоками, я не помню. Так честно объяснить, что мы все написали. Даже рядовой Мамбетов, который получил 15 суток отпуска за грамотное выполнение боевого задания.
Это серое, неприметное здание на старой площади Москвы редко привлекало внимание прохожих. После поворота направо и трехминутной поездки их ждало настоящее зрелище — Собор Василия Блаженного, Красная площадь и, конечно же, величественный и легендарный Кремль. Все знали — отсюда управлялась одна шестая часть суши под названием СССР. Все они были немного неправы. Нет, конечно, высокие кабинеты были в Кремле, но по-настоящему испарили советскую империю те, что располагались в очень сером здании на старой площади — два поворота и три минуты езды. И именно здесь размещался самый главный кабинет страны, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС, и в этот исторический момент, а именно ранней весной 1966 года, в нем правил Леонид Ильич Брежнев. Сегодня в коридорах этого серого здания царит необычная суета. Можно даже сказать, суматоха. Секретарь генерального секретаря и официальная армия партии, которая была нетерпелива, пыталась выполнить единственную, но срочную задачу. Найти гражданина СССР Армада Мишеля. Все началось утром. Накануне визита президента Французской Республики генерала Шарля де Голля Генеральный секретарь иностранных дел позвонил Генеральному секретарю и сообщил следующее. Все службы готовы к встрече. Все события определены. Последний документ получен час назад — из протокольного бюро президента Франции, и это тоже часть ритуала, совершенно рутинный момент. Но в одном, третьем по счету, протокольном пункте возникла проблема. Дело в том, что высокий гость высказал свои пожелания среди тех, кто встречал его в Москве и непосредственно на трапе, это его друг и соратник (таким образом) Армад Мишель (см. прилагаемое фото), проживающий в СССР. — И что? — спокойно спросил Генеральный секретарь. -В чем проблема? «- В СССР такого гражданина нет», — ответил министр упавшим голосом. ‘Не нашли его, Леонида Ильича’. ‘Значит, плохо искали’, — сказал Брежнев. Затем он повесил трубку, нажал на маленькую кнопку и приказал ему выглядеть хорошо. В первые полчаса «Армады» Мишель искал нескольких, во вторые полчаса — десятки. Спустя еще три часа его уже искали тысячи людей. В очень похожих зданиях. В республиках, округах и областях. И вскоре стало ясно: Армад Мишель — это фантом. Ну, в СССР не было человека с таким именем и фамилией. Ну, если весь КГБ стоит на ушах и не находит человека, значит, он просто не занимается этим. Те, кто успел пожить в СССР, понимают, о чем я говорю. Мы решились на беспрецедентное — они позвонили в Париж и попросили повторить 3-й пункт протокола. Бесстрашная группа дипломатической связи любезно повторила — Армад Мишель. Забегая вперед, отмечу, что, конечно, французский лидер не мог не знать, как зовут имя и фамилию его друга и соратника по жизни в СССР. Он вполне сознательно создал эти трудности. Это была своеобразная месть генералу. Не для себя, конечно. И для своего друга и союзника. Тем временем на старой площади назревал скандал. И по многим другим адресам бескрайнего СССР — тоже. И тут забрезжила надежда. Один из инженеров серого здания, не стесняясь, рассказал, что три года назад вроде бы когда-то напечатали эти два слова и что документ предназначался лично Никите Хрущеву — он правил СССР в упомянутом 1963 году. Сегодня мы нажимаем несколько компьютерных кнопок и получаем результат. В 66-м году десятки рук начали махать архивами, но не получили никакого результата. Вместе с водителем работали два узкоспециализированных специалиста.
И она вспомнила кое-что очень важное — кто из помощников Хрущева приказал ей напечатать этот документ. (Это была очень высокая должность, поэтому помощники генерального секретаря пишутся с большой буквы). По совпадению, именно эта помощница сегодня отрабатывала свой последний день на этой должности. Брежнев, пришедший к власти полтора года назад, постепенно выводил из игры сотрудников Хрущева, и сегодня настала очередь этого помощника. Они бросились к помощнику, который обошел кабинет и собрал его вещи. Помощник мрачно объяснил, что он не работал над этим документом, а только выполнял поручения Хрущева, и только он может внести некоторую ясность в этот вопрос. Помощнику срочно предложили поехать к Хрущеву, который безвылазно жил на предоставленной ему даче. Помощник наотрез отказался, но ему позвонил сам Генеральный секретарь и намекнул, что его служебная карьера может получить еще один очень интересный поворот. Через два часа помощник сидел в очень неудобной позе на корточках перед бывшим боссом Коммунистической партии, который что-то сажал в саду. Вокруг ходили широкоплечие молодые люди, которых Хрущев не столько охранял, сколько оберегал. 72-летний Хрущев сразу вспомнил. Ну, он был таким странным человеком. Из Азербайджана. Во время войны он служил у французов, в их партизанах. Вот возьмите этих французских ветеранов и пошлите ему до ста тысяч долларов (выделено Хрущевым — ред.). А этот эксцентричный берет и отказывается. Ну, я доставил его прямо ко мне. И вот так, по словам партии, он сказал: мне это нравится, мол, вы не принимаете заморских подачек. Но, с другой стороны, жалко как-то возвращать деньги этим капиталистам. Не хочешь ли ты внести эту сумму в наш Фонд мира, брат? Это был бы наш путь, советский путь!» — спросил помощник, — «А он способствовал? «Я даже не начал умнеть», — торжествующе сказал Хрущев. Я все еще умел убеждать. Не то что нынешние. Короче говоря, мы составили акт, я угостил его знатным ужином, тем временем из Фонда мира принесли необходимые документы, он их подписал, и это не заняло много времени. Я поцеловала его. Потому что, хоть и эксцентричный, но сознательный. Ассистент посмотрел на часы и приступил к выполнению основной задачи. «Значит, это была его партизанская кличка», — укоризненно пояснил Хрущев. — И у него были настоящие имя и фамилия — без полпинты это не то, что можно запомнить — вы даже не сможете произнести его. Ассистент выразил сожаление. А Хрущев покраснел и раздраженно зарычал. — Почему я говорю с вами о Фонде мира? В конце концов, они составили финансовые документы, которые не имеют названия! Он посмотрел на своего бывшего помощника и не смог сдержаться. — А ты, я вижу, как был мудаком, так им и остался. Четверть часа спустя финансовые отчеты были подняты в Фонде мира. Затем был сделан звонок в Баку, столицу советского Азербайджана. В Баку был срочно организован кортеж из нескольких черных автомобилей «Волга» и отправлен на север республики — в город Шеки. Там к нему присоединились автомобили местных властей. Вскоре машины съехали с дороги и направились по ухабистой, узкой дороге к месту назначения — небольшой деревне под названием Охуд. Жители деревни по-разному отнеслись к этой автомобильной экспансии. Старшие бессознательно пугались, а младшие бежали рядом, сверкая голыми пятками. Уже вечерело, и кортеж подъехал к небольшому скромному дому на окраине деревни — в конце концов, все прибывшие теперь точно знали, кого искать. Он вышел на крыльцо. Сельский агроном (рядовая должность в сельскохозяйственных структурах — ред.), сорок семь лет,
невысокого роста и, что довольно необычно для этих мест, светловолосый и голубоглазый. Он вышел и абсолютно ничего не сделал, и никто не удивился. Когда мы узнаем его получше, то обнаружим, что он никогда ничему не удивляется — такая уж у него черта характера. Его окружили чиновники разных рангов и торжественно объявили, что агроном должен срочно ехать в Баку, а оттуда лететь в Москву, к самому товарищу Брежневу. На лице агронома не дрогнул ни один мускул, и он ответил, что не видит никакой связи между собой и товарищем Брежневым, но есть много вещей, и он не может их игнорировать. Все были поражены, осмелевшие крестьяне стали собираться, а агроном стал возвращаться в дом. Он уже стоял на пороге, когда один из посетителей, более умный или более информированный, чем остальные, ввернул в свое замечание имя де Голля и связно изложил суть дела. Агроном повернулся и попросил его выругаться. Он ругался на своих детей. В ту же ночь сельский агроном Ахмедия Джабраилов (так его звали во всем мире), он же один из самых замечательных героев французского Сопротивления Армад Мишель, вылетел в Москву. Его отвезли с перевала в гостиницу «Москва», поселили в двухкомнатной квартире, дали поспать несколько часов, а утром отвезли в ГУМ, в 200-й отдел, который обслуживал только высшее руководство страны, и там взяли для него несколько костюмов, рубашек, галстуков, туфли, носки, запонки, нижнее белье, плащ, демисезонное пальто и даже зонт от дождя. А потом его все равно отвезли к Брежневу. Генсек встретил его как своего, поцеловал, долго жал ему руку, сказал несколько общих фраз, а затем, поручив его двум «товарищам», посоветовал Ахмедие выслушать их. «Компаньоны» проводили его в комнату с креслами и диванами, усадили напротив и предложили сельскому агроному следующее. Де Голль должен был прибыть завтра утром. Его программа включает в себя турне по стране. Маршрут уже составлен, но может случиться так, что генерал захочет посетить малую родину своего друга и коллеги — деревню Охуд. Сейчас там строится асфальтовая дорога, и дополнительно предлагается следующее (на столе перед Ахмадией лежала безукоризненно нарисованная карта той части деревни, где находился его дом). Эти соседние дома (5 или 6) будут сровнены с землей через два дня. Проживающие в них люди будут переселены и размещены в более комфортабельных домах. Дом агронома, напротив, будет поднят на два этажа, обнесен крыльцом, добавятся две хозяйственные постройки, а также сарай, амбар, просторный курятник и несколько гаражей — напротив личного трактора, а также личного автомобиля. Вся эта территория будет обнесена сплошным забором и зарегистрирована как собственность семьи Джабраил. А Ахмедия должен забыть, что он агроном, и скромно сказать другу, что он стал одним из первых советских фермеров. Все это можно было повторить через три дня, если соблюсти одну мелочь (Леонид Ильич настаивал на этом), а именно, если Ахмедия даст на это свое согласие. Агроном выслушал их, не перебивая, а потом, без паузы, сказал на чистом русском языке: «Я ничего не слышал. Знаете, почему? — Почему?» — спросили «товарищи» почти в один голос. Потому что ты ничего не сказал», — сказал Ахмедия. До «товарищей» начало доходить, что он сказал, и он встал и вышел из комнаты. Встречающие высокого гостя, принятые в аэропорту Внуково-2, были разделены на две группы. Одна из них была высокого ранга, те, кому гость должен пожать руку, а другая — «меньшего», она должна была располагаться в стороне от лестницы и махать гостю руками. Ахмедию подтолкнули сюда,
И он поднялся — с самого дальнего края. Одетый в булавки и иголки, он не испытывал физического дискомфорта, поскольку одинаково свободно мог носить любую одежду, от военной формы до смокинга и пары Фраха, хотя он носил совсем другие пятнадцать. Когда высокая фигура де Голля, несравненная ни с кем другим, появилась на верхней площадке трапа, лицо Ахмедии стало покрываться прыщами, что случалось с ним только в моменты сильного эмоционального возбуждения — с этим свойством его физиологии мы будем встречаться еще не раз. Генерал сбежал с лестницы не по возрасту легко. Теплое рукопожатие с Брежневым, переводчики, несколько общих фраз, взаимные улыбки, превращение генерального секретаря в свиту, выросшую за спинами обоих, теперь ему предстоит провести гостя по сериалу за живое встречающих, познакомить их, но что это? Де Голль опирается на Брежнева, на лице генерала некое извинение, переводчик понимает, что протокол нарушен, но это переводится регулярно, но Брежнев спасает ситуацию. Он снова поворачивается к гостю и указывает рукой на Ахмедию, через мгновение абсолютно все смотрят туда, а де Голль начинает быстрое движение в сторону друга и тоже бросается к нему. Они обнимаются и замирают, сравнимые по размерам с Дон Кихотом и Санчо Пансой. А все остальные, — или почти все, — смотрят на них с изумлением. Ахмедию доставят прямо из аэропорта в резиденцию, отведенную в ад — так завещал генерал. Де Голль будет вести все протокольные мероприятия, а вечернюю программу он попросит либо отменить, либо перенести, так как у него не хватит терпения поговорить со своим другом. Де Голль приедет в резиденцию еще засветло, они проведут вместе долгий весенний вечер. Именно эта встреча станет «главной» для драматургии будущего сценария. Именно отсюда мы уедем на воспоминания, но обязательно вернемся. Два друга будут прогуливаться по зимнему саду, сидеть в уютном зале, ужинать при свечах, постепенно расстегивать верхние пуговицы рубашек, ослаблять узлы галстуков, избавляться от пиджаков, гулять по аллеям резиденции, набрасывать на плечи ДВА одинаковых пледа, и при этом говорить и вспоминать. Воспоминания будут разными, как субъективными, так и авторскими, но они составят главное событие сценария. Возможно, мы будем строго придерживаться хронологии, возможно, нет. Может быть, они будут выдержаны в стилистике, а может быть, и нет. Будущая работа покажет все. А пока я просто и кратко перечислю основные этапы человеческой судьбы. Если это вас заинтересовало или, возможно, еще больше удивило, то я буду считать задачу этого приложения выполненной. Так что судите сами.
Повторяю, перед вами основной событийный охват сценария. Вы уже точно знаете, где родился и вырос наш герой. В детстве и юности он не выделялся ничем, кроме своей внешности. Он получил диплом инженера сельского хозяйства, но не смог работать, так как началась война. Я записалась в волонтеры и, когда пришла на фронт, сразу попросилась в разведку. — Почему? — Он спросил. «Потому что я ничего не боюсь», — ответил он, излучая абсолютную искренность своими голубыми глазами. Его высмеяли прямо на глазах у всей системы. Он вернулся из первого боя позже всех, кроме пьяного на «языке» — солдата на голову выше и в полтора раза тяжелее себя. За это он был примерно наказан — тем более что рядовые немецкой армии не владеют военными секретами. Он отказал в ста граммах законным солдатам перед боем. — Вы что — совсем не пьете? — Она спросила его. — Я пью, — ответил он. — Если есть причина. Любовь других не прибавляла ему сил. Однажды он был уличен в тщательном изучении русско-немецкого словаря. Реакция была своеобразной: — захваченный или что-то собранное? «Разведчик должен знать язык врага», — объяснил он. «Но ты не разведчик». «Пока», — сказал он. Пересекшись с полковым переводчиком и попросив его объяснить некоторые тонкости немецкого слова, он тоже обратился с просьбой на языке противника. Переводчик был поражен его произношением, удовлетворил просьбу, но затем пошел в штаб и поделился своими сомнениями с нужными товарищами. Биография нашего героя была тщательно разгребена, но никаких немецких «улик» найдено не было. Но на всякий случай они записали его фамилию из списка, представленного на медали. В мае 1942 года в результате неграмотно спланированной военной операции батальон, в котором служил наш герой, почти полностью погиб на поле боя. Но он не был убит. В бессознательном состоянии он был схвачен и вскоре оказался во Франции, в концентрационном лагере Монгобана. Он скрывал свое знание немецкого языка, справедливо полагая, что среди немцев он может быть «шестеркой».