Анекдот про марину
Я думал, что гоблины и эльфы не могут скрещиваться. Потом я встретил Марину!
Российская пара проиграла конкурс бальных танцев. Спустя два часа Сергей так и не решился пригласить Марину на свидание.
Марик Фарбер — самый румяный из моих друзей. Его волосы похожи на солнце над Карибским морем в ясный день за пятнадцать минут до заката. Мы познакомились во время вступительных экзаменов в университет, и с тех пор наши жизни шли параллельными курсами, но мы так и не стали близкими друзьями. Может быть, это потому, что в любом деле, в том числе и у Страза, он обязательно должен быть первым и лучшим, но я не люблю соревноваться.
Однажды Марик заметил, что почти все его соперники и родственники теперь находятся по ту сторону границы, и тоже решил перейти. Он выбрал Соединенные Штаты как страну с наиболее широкими возможностями в плане конкуренции. Широко разрекламированные трудности эмиграции не пугали его, за исключением английского языка. Язык был просто проблемой. В школе Марик преподавал французский язык, а в университете — английский. Научную литературу он читал, естественно, на английском языке. Он помнил многие термины, но не знал, как спросить, где находится туалет. А если бы я спросил, то никогда бы не узнал ответа. Его жена Жанна преподавала английский язык в школе и институте, но на долгие годы неправильно, она совершенно забыла. Нужно было принимать срочные меры, а именно найти хорошего частного учителя. Понятно, что Марик выбирал только лучших и тех, кто будет местным оратором. Но ни англичан, ни американцев, ни даже канадцев или австралийцев в нашем городе не было. Таким образом, носителем языка в его версии была энергичная женщина по имени Марина, которая прожила в Индии пять лет. Логика в этом выборе была такая: английский там, как вы знаете, является одним из разговорных языков. Правда, если быть до конца точным, не английский, а индийский английский, что не совсем одно и то же. Но тогда Марик этого не знал.
После первого урока Марик поделился своими сомнениями. Во-первых, ему не понравилось, что весь урок был извлечен из старых журналов «Сosmopolitan», которые Марина привезла из Индии. Во-вторых, по словам Марика, ее произношение сильно отличалось от произношения его любимой радиопередачи «Час джаза» Уиллиса Коновера. Больше всего Яне не нравилось, как Марина смотрела на Марику. Она не говорила об этом, но полностью согласилась с мнением мужа. На второй урок Марина пришла в индийском национальном наряде: очень широкие вверху и очень узкие длинные штаны и свободно ниспадающая блузка с небывалой отделкой. Все захватывающие дух материалы. На Жана этот костюм, или как его называла Марина «Сальвар-Камиз», произвел неизгладимое впечатление. Она медленно переставляла стиль в блокноте, а во время перерыва потащила Марину в другую комнату, чтобы осмотреть детали. Во всех остальных отношениях второй урок ничем не отличался от первого. Третьего урока не было.
В поисках нового учителя Марик перебирал знакомых и в какой-то момент вышел на меня. Я познакомил его с Еленой Павловной. Потом мы с женой работали с ней почти два года. Марик все время спрашивал, была ли она лучшей, но я не знала. Он рассказывал сухие факты: преподавал в университете, учил нас по американским учебникам и аудиокурсам, определенно понимал радиопередачи и песни. После полугода занятий мне удалось неплохо объяснить японцу свой стендовый доклад на конференции в Москве, а ведь я начинал с того же разговорного нуля, что и он. Могу добавить, что, по моим наблюдениям, ее ученикам повезло в новой жизни, но Марик таких вещей не понимает. Поэтому я молчала.
Елена Павловна не произвела на Марика никакого впечатления: она была слишком молода, слишком незаметна. Правда, такой рыжий, как он. Марик решил попробовать, и после первого урока решил, что все это ему подходит.
Через несколько месяцев Елена Павловна сказала: «Я совсем упустила из виду, что тебе нужно поработать над правописанием. В английском языке правописание является важным аспектом языка, и по нему даже проводятся национальные соревнования. Чтобы улучшить свое правописание, я советую вам писать диктанты. Возьмите урок, который мы уже прошли, и диктуйте друг другу. Интересно, кто из вас напишет лучше?
Маррик занервничал. Он не мог даже представить, что его собственная жена будет колдовать лучше, но это, вероятно, должно было случиться. Не задумываясь, Марик нашел подходящий текст и аккуратно скопировал его на чистый лист в общей тетради, где он вел записи. В тот вечер он предложил Жанне взять диктовку и «случайно» открыл книгу на странице, которая уже была переписана. Жанна сначала диктовала, а Марик писал. Когда он закончил, Марик оторвал готовый лист и отдал его жене. Затем пара поменялась ролями. Жанна также оторвала исписанный листок. Мы начали проверять. Жанна сделала двенадцать ошибок, Марик — одну. Жанна горько рыдала. — Какая же я дура!» — повторяла она снова и снова, — «Я девять лет изучала этот чертов английский, а ты за несколько месяцев пишешь лучше меня! Сердце Марика дрогнуло, и он повиновался. Жанна была ужасно обижена, но в конце концов Марик попросил у нее прощения.
Примерно через неделю Жанна предложила написать диктант. «Я только сейчас собираюсь выбрать страницу», — сказала она. — Жанна, — ответил Марик, — как бы мне ни было жаль, но мы попали в ловушку. Откуда мне знать, что вы не переписали страницу сегодня? Ни вы, ни я не можем сейчас выбрать страницу, потому что мы не доверяем друг другу в этом выборе. Кто-то другой должен выбирать. Жанна снова поразилась тому, как хорошо организованы тараканы в голове ее мужа, и возмутилась: — А третий? Может быть, кошка?
Здесь следует сделать отступление и сказать, что кот для Жанны — такая же знакомая фигура речи, как и для некоего Пушкина. Когда другие говорят: «Скажи Пушкину!», Жанна говорит: «Скажи коту!». Поэтому кошка не стала для Марика сюрпризом.
— «А почему бы не кошка, — сказал он, — возьмем старое домино Мышки, положим его на пол, впустим Муську. Она сначала подходит к четверке или двойке, мы пишем 42-ю страницу или 24-ю. Жанна вроде как согласилась, домино было сложено, кошку впустили в комнату. Но Марик достал шестерку-два не из коробки, а из кармана и предварительно натер кость кошачьей мятой. Так что Муська сначала бежала к шести или двум. А Марик уже переписал 62-ю страницу, да и 26-ю тоже. Снова слезы, снова сердце Марика дрогнуло, снова Жанна простила мужа, но работа над заклинанием тем временем зашла в безнадежный тупик.
На следующем уроке Жанна не выдержала и пожаловалась Елене Павловне на предательство Марика. «Мои студенты тоже пытались использовать «бомбы», но я нашла простой выход, — говорит Елена Павловна, — за день до экзамена они приносят мне стопку бумаги, туго закрашивают конец каждый раз новым цветом, и дают пару экзаменационных листов для подготовки к экзамену. Вы можете управлять Жанной с помощью бумаги, а тексты выбирает Марк. Верно? Жанне понравилась идея, и она перевела вопрос в практическую плоскость: — Елена Павловна, а какой краской вы пользуетесь? — Все. У меня есть несколько цветов для ткани. Я могу налить его для вас. И сразу же налил.
Следующий диктант был написан по рецепту Елены Павловны, и результат нанес сильный удар по гордости Марика. Он не знал, что делать, но и сдаваться не собирался. Я решил, что сейчас куплю краски, а что делать потом. К его удивлению, в каждом магазине они не могли их найти. — И что, нет цветов для ткани? — спросил он на всякий случай продавщицу в доме. — И что, все остальное на месте? спросила продавщица и посмотрела на абсолютно пустые полки.
Марик рассердился и решил, что будет делать вино своими руками, так как он уже три года делал вино. В конце концов, был ли он химиком или не химиком? Он порылся в библиотеке института и наткнулся на «Очерки об окрашивании тканей местными растениями в Древней Руси» из публикации 1928 года. Он вернулся домой, изучил вопрос и пришел к выводу, что красители, полученные из растений, находящихся в условиях глобального дефицита, — это как раз то, что ему нужно. На дворе 1991 г. Оборудование из института, где работал Марик, еще не вывезено. После обеда лаборатории были совершенно пусты. И он решил попробовать.
На самом деле Марик работал с колебательными состояниями в координационных образованиях и последний раз работал с испаряющимися мензурками и колбами много лет назад в университетской лаборатории. Теперь ему было что вспомнить. Он сушил, тратил, вымачивал, выщелачивал, фильтровал. Через полтора месяца пришел первый успех: это оказалась краска из коры черного дуба. Сначала она упорно красилась в грязный темно-серый цвет, а теперь исписанный кусок старого листа, который он притащил из дома для экспериментов, выглядел как драгоценный бархат с картин старых мастеров. Потом был долгий застой, но вдруг получился невероятно глубокий и сочный апельсин. Другие цвета после оранжевого шли, хотя и с трудом, но легче.
Марик не узнавал себя. Он долгое время охладевал к науке, а когда решил уехать и понял, что никогда не напишет докторскую диссертацию, охладел совсем. И тут в нем проснулся энтузиазм, которого он не помнил в молодые годы. Почему? Вечерами в пустом институте Марик часто думал об этом, но не находил ответа. Возможно, это была свобода от авторитетов, отчетов, карьеры, референтов? Может быть, потому что подготовка цвета — это скорее наука, чем ремесло? Марик никогда не занимался ремеслом и только сейчас начал понимать, чем оно отличается от науки. В науке нет секретов, и каждый результат должен быть воспроизведен. Ремесло — это набор больших и маленьких секретов, и результат может быть, как и искусство, абсолютно уникальным. Следовательно, хороший ученик может, например, создать периодическую систему элементов, но никто еще не воспроизвел скрипку Страдивари.
Марик был настолько увлечен своим новым занятием, что часто начинал отвечать на вопросы невпопад. Он выбежал из дома с горящими глазами и пришел поздно и усталый. И в целом он был так явно счастлив, что его жена заподозрила что-то неладное.
В четверг вечером, когда Марик в третий раз за неделю застрял на работе, Жанна села на троллейбус и поехала в свой институт. В основном она боялась, что ее туда не пустят. Обычно Марик заказывал проход или вызывал проход, но сейчас нужно было прорываться самой. С этой мыслью в голове она даже не заметила, как осторожно прошла по краю темной площадки между улицей и зданием и подошла к освещенным стеклянным дверям. Двери были закрыты. Жанна постучала. Из задней комнаты вышел охранник, сонно посмотрел на позднего гостя, задвинул засов и открыл дверь. Внезапно глаза Шиттерши расширились, а рот раскрылся, как у рыбы, вытащенной на берег. Жанна повернулась и увидела, как с другого края площадки к проходу движется высокий мужчина в распахнутом плаще, под плащом у него ничего не было. Сердце Жанны бешено билось. Она протиснулась внутрь и выскочила. Охранник, не поворачиваясь, побежал в заднюю комнату, Жанна последовала за ним. Там охранник достал бутылку самогона, заткнул ее пробкой из газеты, разрезал пополам соленый огурец и налил немного того и другого. Мы пили и только потом плакали.
«Я здесь сдамся, — жаловался охранник, — сил моих больше нет». Вчера какой-то придурок прибежал с топором, задавил жену, а сегодня этот Чебурашка. — И спросил, — кому? — К Фарберу в комнату 206. — За рыжего или как? Кто вы? — Жена. — «Ну, давай», — сказал сторож и снова излил душу, но на этот раз только себе.
Жанна поднялась по темной лестнице и прошла по длинному гулкому коридору мимо закрытых дверей. Я дошел до 206-го. Из комнаты, сквозь матовое стекло двери, пробивался свет и доносились звуки, похожие на те, что издает женщина во время занятий любовью. Кровь ударила Жанне в голову, она выдернула ручку. В лаборатории негромко гудела центрифуга, темно-синий раствор в колбе слегка поднимался, на столе вспыхивала куча разноцветных клапанов. Элла Фицджеральд исполнила свою уникальную сценку «Спидол». Марик сидел в кресле и сортировал карточки с английскими словами. В комнате больше никого не было. «У тебя нет топора? — спросил Марик, глядя на свою взволнованную жену, — а то ты вчера уже бегала здесь. — Не сегодня. Что ты делаешь здесь ночью? — спросила Жанна в свою очередь. «Живопись, — ответил Марик, — смотри, как красиво!» «Тогда почему ты красишь тряпки? Давайте нарисуем что-нибудь хорошее!
Тогда не было плохих магазинов, и Жанна достала из шкафа семейную реликвию — моток неокрашенного тонкого шелка. В 1944 году в Самарканде его познакомил с Яниной один из местных пациентов, где она работала в военном госпитале. Сначала они попробовали локти — краски на шелк легли идеально! Воодушевленная успехом, нарисовала «узелки» по всей ткани и просто ахнула, так как получилось здорово. Глядя на эту красоту, Жанна начала думать, что ей из нее не выбраться, да и не получится: этот суперколор не подходил ни к одному из современных стилей. В конце концов, Сальвар-Камиз обратилась к глубинам своего подсознания и решила рискнуть. Конечно, негде было взять финишное покрытие, но хорошо было хотя бы получить цветные нитки. Но результат все равно был ошеломляющим. Все друзья тут же захотели того же, а Марик сказал, что из этого можно сделать профессию. Однако вскоре последовал долгожданный звонок из посольства США. Они стали собираться вместе, продавать вещи, прощаться с кем-то почти каждый вечер. И так далее до самого отъезда.
Никто не любит вспоминать первые пять лет эмиграции. Мы не будем касаться этой темы. И после этих лет Фарберы жили в собственном доме в небольшом городке недалеко от Нью-Йорка. Сыновья учатся в хорошей местной школе, Марик ищет ошибки в компьютерных программах, Жанна работает на Манхэттене секретарем у дантиста. Небо над ними было голубым, и казалось, что оно будет вечным. В этот момент грянул гром — Марику уволили.
Те, кто потерял работу, знают, что первые две недели вы спите и составляете руководство, а затем, отдохнувший и полный энтузиазма, начинаете искать новую. Но если работы нет уже полтора месяца, нужно срочно искать профессию — иначе вы впадете в черную меланхолию, которую американцы называют депрессией. Например, я начал писать рассказы и публиковать их на сайте anekdot.ru, но большинство людей начинают делать ремонт или перестройку дома. Выгода от этого двойная: и вы заняты, и дом растет в цене. Марик не хотел иметь дело с домом. Поэтому сначала он делал вид, что преподает QTP, а потом по настоянию Жанны зарегистрировался для сдачи экзаменов на звание учителя и делал вид, что готовится к ним.
Тем временем зима закончилась, и наступил самый веселый праздник в еврейском календаре — Пурим. В этот день евреи ходят в синагогу в маскарадных костюмах, во время службы шумят, а после службы напиваются. Дженин Шес пригласил Фарберова на праздник в свою синагогу и подарил билеты. Деваться было некуда, и Жанна начала перебирать свой гардероб в поисках чего-нибудь подходящего. Единственной подходящей вещью оказался тот самый сальвар-камиз, о котором она не вспоминала со дня приезда в США. По крайней мере, оно удовлетворяло формальным требованиям: прикрывало локти и колени, не подчеркивало раздражающую выпуклость, было необычным, элегантным и праздничным.
В синагоге, после чтения Мегиллы, когда начались танцы, угощения и «Лехаим», рядом с Жанной появилась местная дама из тех, кто нарядился, подчеркнуто скромно и подчеркнуто дорого. Она искренне похвалила наряд Жаннина и спросила, где он был куплен. Жанна сказала, что сшила его сама и снова получила массу комплиментов. Жанна растаяла и призналась, что цвета сделал ее муж. Дама с интересом посмотрела на Марику и заметила, что она могла бы делать подобные красители, их было бы много миллионов. Появился начальник и представил стороны друг другу. Дама оказалась сотрудницей отдела MODA и Style New York Times. В этот момент Марик понял, что замечание о миллионах вовсе не было шуткой, но будут они или не будут зависеть только от него.
На последние деньги он оборудовал максимум того, что в его собственном гараже есть — примитивную лабораторию. Он нашел лабораторные журналы и похвастался, что не поленился принести их сюда. Через два месяца он отправил образцы своих 100% органических цветов производителям 100% органических тканей. Я получил приказы от пяти. С помощью своего старшего сына он составил бизнес-план и взял в банке кредит на открытие малого предприятия. Я ездил столько, сколько мог. Отстроить дом не удалось: денег было слишком мало. Он полагался на помещение, нанимал работников. Через год он расплатился со всеми долгами и расширил производство в два раза. Марике повезло: после этого спрос на органику вырос в геометрической прогрессии. Но надо признать, что он был готов к удаче.
С тех пор прошло много лет. Марик перенес свою фабрику в Коста-Рику, поближе к дешевому сырью и рабочей силе. В то же время он построил большой дом на Карибском побережье и жил там большую часть года. Время от времени он летает в Нью-Йорк, где у него также есть квартира. Он изредка звонит мне. Затем мы встретимся в нашем любимом ресторане в Чайнатауне и отведаем утку по-пекински в рисовых блинчиках. Я знаю, что Марик первым достанет свою кредитку (ведь он должен быть первым во всем!), и заказываю хороший моцарелла-рислинг с уткой и «Remy Martin Louis-XIII» в качестве финального аккорда. Судя по чаевым, счет не беспокоит Марика.
Большую часть года Жанна живет в квартире в Нью-Йорке и время от времени летает в Коста-Рику. Главное место в ее жизни занимают тренажерный зал и внуки.
Елена Павловна продолжает готовить своих студентов к максимально комфортному пересечению границы, ведь язык — это самое ценное и простое, что можно взять с собой. Теперь она делает это из Новой Зеландии и в основном по Skype.
На вопрос, как он пришел в живопись, Марик ответил, что его фамилия Фарбер переводится с идиша как «художник», а это значит, что ремесло у него в генах. Марик — хороший человек. При необходимости он может дать точный, лаконичный и абсолютно понятный ответ на любой вопрос. Я не знаю как и, наверное, никогда не узнаю.
Подруга моей мамы тетя Марина — очень спокойная женщина, этакая железная леди. И огонь, и вода, как говорится. Сменила двух мужей, недавно вышла замуж в третий раз. Так случилось, что ее первый муж недавно умер. Здесь только и разговоров, что он так и не смог оправиться после того, как она ушла от него 10 лет назад. Обсудите это с мамой. Мама: Хорошо, говорю ей, Марин, не волнуйся, принимай Афабозол (успокоительное) Я: Я думаю, Афабозол — это то, что тетя Марина должна принимать.
Я любил тебя, я и сейчас люблю тебя, может быть, Люду, и Марину, и Ирен, но, черт возьми, я больше не буду тебе мешать, я не хочу тебя огорчать НИЧЕМ…
Испортил всю Марину!
В прошлом году я поехала в отпуск и попала на встречу одноклассников, 30 лет после окончания школы — это срок. Я общалась с мужской частью своего класса и завела друзей на всю дорогу. Все они, конечно, стали седыми и лысыми, но абсолютно узнаваемыми. Двое из них были женаты на одноклассницах, поэтому я познакомилась и пообщалась и с ними. Это произошло в летнем ресторане, место очень красивое и даже романтичное. Когда начали прибывать одноклассники, я смогла опознать только двоих, все остальные были совершенно незнакомыми женщинами в годах. Я никогда не пыталась злорадствовать по поводу чьих-либо возрастных изменений, но причуды матери-природы не поддаются описанию. Рядом со мной сидела худая женщина с впалыми щеками, огненно-черной прической и хищным носом, которую, как я понял, звали Марина. У нас было два морских пехотинца, рыжеволосая секс-бомба с огромными шрамами от первичного и вторичного секса, круглым румяным лицом и носом с горбинкой. В той, что сидела рядом со мной, я узнала вторую Марину, деревенскую девушку со спокойным характером. Она активно общалась, много спрашивала, сама рассказывала о своей семье и двух взрослых дочерях. Мы даже танцевали несколько раз. Во время паузы ребята сказали, что я сижу рядом с секс-бомбой Мариной, а вторая не может прийти сегодня. Я не верила, что все может измениться, но форма головы и кардинальное изменение всех женских размеров, в таком виде невозможно. Потом, кстати, сама Марина рассказывала, что через два года после окончания университета она резко похудела и с тех пор не меняется. Только после того, как я убедился, что рядом находится наша курсовая секс-бомба, оказавшая очень сильное влияние на мою юношескую душу, я начал оглядываться по сторонам и пытаться найти в ней настоящее, то, что волновало меня много лет назад. Частично мне это удалось, конечно, выпивка тоже помогла. Мы держались за руки под столом, я ласкал ее острые коленки. Через день мы встретились в городе, долго сидели и разговаривали в парке, наконец я уговорил ее поехать со мной в отель, не скажу, что это было легко, но мне это удалось. Я совершенно ничего не нашел от Марины, студентки, со мной была совершенно другая женщина, которая в чем-то даже удивила меня своей скрытой сексуальностью, которую я видел второй раз в жизни. Я не могу назвать это встречей с молодостью или даже с прошлым, такого не было. Возможно, это был сигнал из прошлой молодости. Спасибо.
Вечер. Все уже давно разъехались по домам, кроме нашего сплоченного руководства. Подходя к полуоткрытой двери кабинета директора, я слышу его голос: «Да, возраст, ничего не поделаешь. То, что в молодости было потрясающей возможностью, сейчас является несколько приятным, но обязательным. Вот простой тест — сколько миль вы бы прошли за это 30 лет назад? И сколько сейчас?»
Я вспомнил свои бурные студенческие годы и долгую, довольно счастливую семейную жизнь. Я не мог не присоединиться к режиссерскому наблюдению и дал свой ответ на мудрый режиссерский тест: в 16 лет Марина Неелова — тысячу километров легко отмахала бы, как лось. Увлеченная подруга в старшем возрасте — я проходила 30 километров, потом ленилась. Что касается моей жены — ну, я, наверное, пройду пять километров. Желательно в парке. Даже если Нафиг ушла, она уже там!
В ответ все руководство, окружавшее бутылку виски, задумчиво посмотрело на меня. И вдруг разразился смехом. Наконец, режиссер поборол судороги и сказал: «Нет, пять километров — это еще хорошо. Я уже проехал километр. Только мы действительно помнили миссии нашей молодости. странствие!».
Кретинизм этой истории искупается только тем, что она действительно произошла.
На днях у Марины случился сердечный приступ прямо на работе. Когда машина скорой помощи с ней на борту проезжает мимо ее дома, Марина понимает, что ее собаку оставят там умирать от голода. Она попросила парамедиков остановиться и отнести ее в квартиру. Я накормила собаку и позвонила соседке, чтобы оставить ей ключи от дома и деньги на еду. А в это время соседка, как выяснилось, была в гостях у своего парня. Отставной бандит. Я решил, что они пришли за ним, выпрыгнул в окно по старой памяти. И третий этаж. Упал, сломал ногу, ревел как черт. Бабушка на скамейке у входа в это кошмарное зрелище вызвала у нее тошноту. Санитары, ругаясь, ушли с тройным урожаем. Когда вся эта толпа выгружалась в регистратуре из единственной машины, главный врач выглянул в окно, вбежал и тревожно спросил: «Что там случилось, какой-то теракт или стихийное бедствие?». Санитар мрачно ответил: «Нет, мы кормили собаку!».
. Эта история произошла в конце 80-х годов, когда я был еще молод и красив, моя блестящая лысина скрывалась под копной волос, проездной на метро стоил 5 копак, на трамвай — 3 копак, солнце было ярче, а девушки были проще, проще, проще и доставались легче. Один из старших курсов военного училища, без пятиминутных лейтенантов, проводил зимние учения младших курсов в снежных экспрессах живописных карельских лесов. Старшеклассникам уже не приходилось смазывать лесной снег устройствами с самыми широкими лыжами, призывали в армию на «дровах от папы Карло», тогда еще деревянных, а не от нынешних пластиковых шикарных «азимутов», автоматы сдавались на склады год за годом, год за годом, на склады из года в год Следовательно, упражнения состояли в основном из изучения методов зимней маскировки, чтения книг в аудитории, заготовки дров для полевых кухонь и турниров на длинных картах в «Храп, второй, тысяча». Астеты «со стеллажа» и шлемы «сдерживают предпочтения». Но мы не об этом говорим, мы говорим о героизме мирного времени, верно? Был такой момент в истории военных училищ, когда одновременно обучались курсанты и приказчики, окончившие ранее техническое училище, принявшие «срочку», окончившие Школу приказчиков, успевшие подать Заявление о зачислении в военное училище и сдавшие, пусть даже только на тройки, вступительные экзамены. Эдуард Гулько был одним из них. . Откровенно говоря, надо отметить, что голова у него была очень светлая, наполнен он был по минимуму, очень органично вписывался в курсантскую среду, а поскольку служба в армии, техникум и училище по специализации совпадали, особенно по специальности, то он ставил нешуточно, порой в тупик самых опытных преподавателей своими грамотными, узкоспециализированными вопросами, на которые тут же давал полный, развернутый и исчерпывающий ответ. Надо признать, им все это нравилось, особенно поварам и официанткам кадетской столовой, где в столовой дежурил дежурный Эддик. Курсантская молва гласила, что некоторые любили его даже ночью, но к концу четвертого курса у него появилась жена, дочь заместителя начальника материально-технического обеспечения, которая успела родить двоих детей и поработать делопроизводителем в буровой части. . И в этот несчастливый декабрьский день Эдвард был в повседневной одежде. Дежурит в столовой. Проверив качество и вкус приготовленного им обеда, отчитавшись перед костром, воткнув порт магазина в самую широкую задницу дороги, гонец направился в туалет. Туалет был самым обычным армейским. Кирпич, батальонный на 12 баллов, с чистыми, но немного большими отверстиями. Выгребная яма заслуживает отдельного описания. Это был бетонный бункер глубиной четыре фута, который чистили каждое лето, специально вызывая машину. Но зимой неотапливаемый туалет был очень похож на маленький каток с желтым льдом на полу. Тусклый одинокий свет освещал только его центральную часть, оставляя таинственный полумрак в дальних уголках. А прямо в центре каждой точки, на дне ямы, небольшой, но очень аккуратный и острый сталагмит курсантского дерьма, любовно и аккуратно расширенный после каждого посещения «места отправления естественных надобностей» страждущими. Этому в значительной степени способствовали зимние холода. Он был острым, как копия Лонгина. Вот так — копия судьбы. И именно в такой момент бедный со-работник Эддик рухнул, не успев даже вскрикнуть, нацепив один из сталагмитов, как таракана на булавку. Надеюсь, его мучения были недолгими. .
Отсутствие закусочной заметили сразу, но тело обнаружили только после ужина. И, как говорится, «есть тело — открывайте дело». . Молодой следователь из гарнизонной прокуратуры в звании старшего лейтенанта, собрав показания всех свидетелей по крупицам, ничего не скрывая, описал все как было, закрыв и оставив папку с результатами следствия и дознания, пошел в лагерное инкассаторское бюро ставить печать на путевом листе. В папке содержались материалы расследования этого инцидента, в результате которого по неосторожности погиб военнослужащий. Говоря простым, человеческим языком, за самую банальную ерунду. Рутина, казалось бы, самый обычный процесс описания смерти солдата, если бы не необычный способ покинуть этот бренный мир таким витиеватым образом. Естественно, боевой отдел сразу же обращает внимание на содержимое папки и принимает собственное, по-военному взвешенное решение. По возвращении звезды его ждал довольно хорошо приготовленный стол с закусками, бутылкой коньяка, двумя бутылками водки и нашинкованным сыром, колбасой, апельсинами и двумя банками шпрот, припасенных на Новый год, но открытых для такого серьезного в то время дела. Парадом командовали лично начальник боевого отряда и тесть погибшего. Молодую вдову прогнали с глаз долой, «чтобы не портить картину мокротой». «Садись, старик, садись, — прорычал подполковник громким басом. ‘Я, конечно, сожалею, но… Я прочитал ваш отчет. Да, конечно, это так, но как-то не совсем правильно. В пяти минутах ходьбы от офицера находился мужчина, отличник, так сказать, по войне и политике, заботливый отец двоих детей и примерный муж. Коньяк, пузырясь в горлышке бутылки, наполнял граненые стаканы «первого из ста», направляемый опытной и умелой рукой. Старли помешивал свое адамово яблоко, сглатывая слюну, как собака Павлова. — А что не так, капитан-лейтенант, какие замечания можно как-то исправить? Несмотря на свою молодость, Старлей был проницателен не по годам и знал, как поддержать разговор, начатый старшими. — Ну, для памяти души. . Пили не спеша, звезда схватила на завтрак кусок хлеба и несколько шпрот, подполковник, не закусывая, зажег «Беллмор» и продолжил: — Вот, например, какие перспективы вы видите в жизни сирот и безутешной вдовы? Вот чего я не вижу. Вам нужны деньги за помощь? Необходимо. Но скажи мне, парень, если, скажем, защитник отечества геройски погибнет в Афганистане, не раньше ночи, вспомнит ли о нем народная партия-правительство, де, спас товарищей и выполнил свой воинский долг перед Отечеством. ? . Старли торопливо начал перечислять причитающиеся надбавки, упорядочивая цифры и проценты, оперируя условиями службы и региональными факторами, но его взгляд был прикован к руке подполковника, который медленно наливал вторую. — И вот для чего ты спешишь, сынок, а? Но вы когда-нибудь охотились на кроликов зимой, не так ли? А как же русская баня, да с веником, а потом чаек с клюквенными листьями, который девушки из медблока заваривают по вечерам? Как насчет подледной рыбалки? На день или больше? Да, а зимой покури немного михалли, но с водкой, а? То есть, если боец погиб при исполнении, то разговор на кадрах совершенно другой, так? — Так что у меня долг, долг, я должен завтра до обеда явиться к окружному прокурору! — Долг, сынок, это такая штука. Его нужно подавать! А если кто-то не знает, как его подать,